Спасение друга
Солдат нёс своего верного пса на спине. Раскалённое солнце пекло так, что казалось, сама преисподняя разверзла свою духовку. Камни были такие горячие, что можно было делать на них яичницу. Поэтому, большая восточноевропейская овчарка болезненно поджимала лапы и, морщась, тихонько скулила. Нет. Она не жаловалась. Она тоже была солдатом, а солдаты переносят такие невзгоды стойко. И всё же…
Всё же, её человек. Солдат, отвечавший за неё сжалился. Собственно говоря, он тоже шел из последних сил. После отлично выполненного задания группа шла к месту эвакуации. А вернее, бежала по раскалённым горам. Поэтому, когда сержант взял собаку на спину, командир возразил. Но это был первый случай, когда подчинённый категорически не согласился.
Капитан нахмурился и собрался уже сказать, но тут овчарка, сидевшая на спине у человека, оглянулась и посмотрела на капитана извиняющимся взглядом.
- А черт с тобой, - крикнул командир. - Тащи, раз хочешь. Только, чтобы ни на шаг не отставал.
Когда они подошли к маленькой площадке, куда должен был подлететь вертолёт, сержант упал, и ему показалось, что сердце сейчас разорвётся. Воздух проникал мелкими толчками в горло и обжигал его.
Товарищи помогли ему подняться и напоили тёплой, но такой вкусной водой, а потом…
Потом язык его спасённого друга облизал его лицо. И глаза человека сами собой раскрылись. И сержант увидел бесконечно благодарные и преданные глаза собаки. Ему сразу стало легче.
А через неделю, когда все пришли в себя, был новый приказ. И уже выполнение на высотах, где речь не идёт о жаре. Где всегда лежит снег и холод собачий, а ветер завывает, как голодный волк. И опять без потерь. На этот раз. И опять отличное выполнение. И опять пробежка к месту эвакуации по скользким, как стекло, ледовым полям и глубокому снегу. И опять сержант провинился.
Капитан яростно ругал его. Собака порезала об острый наст лапы и не могла идти. И чтобы не бросать её, сержант опять взвалил своего собачьего друга на спину и пошел. И все крики командира и угрозы бросить их тут, а потом уволить подчистую, не подействовали.
Сержант нёс собаку, у которой с лап стекали ярко-красные капли крови и расцветали на льду неземными цветами.
И он опять дошел. И донёс. А на привале, ожидая подлёта вертолёта, и заслоняя собой свою собаку, он плакал и, не стесняясь своих слёз, замерзающих сосульками на щеках, бинтовал лапы своего собачьего друга.
А через месяц они попали в засаду. Прямо на равнине. И бой был неравный. И до места эвакуации дошли далеко не все. Но когда вертолёт уже собирался взлетать, а командир ещё раз делал перекличку, пытаясь понять, где точно остались лежать тела погибших, один из солдат крикнул:
- Смотрите! Смотрите! - И все обернулись в сторону, куда он показывал забинтованной рукой.
Метрах в двухстах от них, прямо под огнём, собака тащила своего сержанта. Она упиралась всеми четырьмя лапами и, протянув его пару метров, громко лаяла, надеясь обратить на себя внимание остальных.
- Вперёд, - скомандовал капитан. - И все, включая легко раненных, открыв огонь бросились к тому, кого уже записали в погибшие.
А когда сержант в госпитале пришел в себя, то первый вопрос был о его собачьем друге. Но никто ничего ему не говорил. Все отворачивались и старались сделать вид, что у них очень срочные дела. И только капитан сел на кровать и, взяв его за руку, сказал:
- Ты понимаешь, - он отвёл глаза. - Ты понимаешь, какое дело. Я знаю, что она для тебя значила. Но её не смогли спасти. Она погибла, вытаскивая тебя. Ранения были очень тяжелыми. Мы похоронили её на воинском кладбище, как и полагается солдату. И дали залп. Поставили памятник, пока ты был без сознания. Так что, приходи в себя и возвращайся в строй, а навестить твоего собачьего друга пойдём все вместе.
Когда сержант вышел из госпиталя, всё подразделение ждало его в машинах. Они подъехали к кладбищу и, подойдя к маленькой могиле с самого края, долго стояли, подняв руки и отдавая честь собаке, спасшей своего человека ценой своей жизни.
Сейчас сержант опять воспитывает восточноевропейского щенка. Он назвал его именем своей погибшей собаки. Хотя, говорят, так нельзя. Но капитан не стал возражать.
Он стоял и смотрел на то, как они бегают один за другим, и малыш заливается радостным лаем и улыбался. А потом его лицо посерьёзнело, и он поморщился. Словно вспомнил что-то страшное.
Впереди были новые задания, и новые потери, и не дело было давать волю эмоциям. Поэтому, капитан одел фуражку и, развернувшись, пошел в казармы.
ОЛЕГ БОНДАРЕНКО
