ПАМЯТИ АРХИЕПИСКОПА АЛЕКСАНДРА (ТИМОФЕЕВА)
Совершая благодарную память о маститом архиерее и масштабной, незаурядной личности, каким остаётся для всех, близко знавших архиепископа Александра (Тимофеева), вспоминаются трогательные и мудрые строки Василия Андреевича Жуковского: «Не говори с тоской: их нет; но с благодарностию: были».
Уже давно 12 сентября день памяти святого благоверного князя Александра Невского для меня связан с ещё одной дорогой для сердца памятью. Это день тезоименитства Владыки Александра (Тимофеева), с которым связаны самые важные вехи моей церковной жизни. Наше знакомство пришлось на ту пору, когда мы оба переживали не самую простую пору в своей жизни. Я – двадцатилетний юноша, вчерашний студент светского вуза, только что принятый на послушание в Троице-Сергиевую Лавру, делал первые шаги в церковной жизни, находился в состоянии напряженного размышления о выборе предстоящего жизненного пути. Он – только что освобождённый от послушания ректора Московских духовных школ, человек с богатейшим духовным и житейским опытом, оказавшийся вдруг вне привычного круга забот среди стремительно менявшегося уклада жизни.
В те годы перед Церковью открывались большие возможности и перспективы для активного делания на образовательной и социальной нивах. И когда энергичный архиерей, едва переступивший пятидесятилетний рубеж в своей жизни, оказался вне стен Академии и Семинарии, вне хорошо знакомой и любимой им преподавательской службы, он пережил духовно непростое время. Нужно отметить, что ни в духовных школах, ни в Лавре, где они находились, отношение к архиепископу Александру не изменилось. Уважения он не потерял, и я был приставлен к нему для помощи в простых житейских делах: от приготовления пищи, до выполнения каких-то частных поручений. И здесь, в его доме в Сергиевом Посаде, в это трудное время я имел возможность увидеть главные, как мне кажется, черты характера Владыки.
Первое – это несомненное монашеское смирение. Именно смирение, хотя кому-то, видевшему его величественные службы и знавшему Владыку Александра как твёрдого, жёсткого, едва ли не безжалостного в принятии решений архиерея, это может показаться неожиданным. Но именно в эти годы отставки, но не бездействия, Владыка любил повторять слова апостола Павла: «я научился быть довольным тем, что у меня есть. Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке. Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4, 11-13). Случившееся он не воспринимал как жизненную или служебную катастрофу, но видел во всём волю Божию, хотя бы и осуществляющееся через попущение. Если мы начинаем день молитвой «Да будет воля Твоя…», – говорил он, то и должны быть уверены, что всё случившееся в этот день и есть воля Божия.
Владыка Александр нередко и охотно встречался со своим преемником на посту ректора епископом Верейским Евгением, который очень дорожил его советами, тем более, что принял Московские духовные школы в особенно трудное для всей страны время.
Другая важная черта характера архиепископа Александра – бесконечная преданность Церкви. Где бы он не находился, на посту ли ректора духовных школ или на кафедре епархиального архиерея, интересы Церкви были для него превыше всего! Именно поэтому, находясь на покое, он принимал владыку Евгения не для того, чтобы выслушать слова сочувствия, а потому что искренне желал помочь новому ректору справиться с навалившимися трудностями от оплаты коммунальных услуг до составления новых учебных программ. Не следует забывать, что Владыка Александр с 1986 года был председателем Учебного комитета при Священном Синоде, ему принадлежало право выбора городов, где имелась база для открытия новых духовных семинарий. Владыка курировал вопросы, связанные с размещением духовных школ, решением кадровых вопросов, налаживанием учебного процесса и быта семинаристов.
Приоритет интересов Церкви в соединении с духом строгого монашества сформировал у Владыки Александра одну черту характера, которую трудно назвать приятной в мирском нецерковном смысле. Обет нестяжательства, монашеского отречения от мира он понимал в самом широком значении и ради пользы церковной всегда был готов отказаться от любой привязанности. В том числе и от привязанности к человеку. Как и у всех нас, у него были свои привязанности, ученики, успехам которых он радовался, делал своими ближайшими сотрудниками. Но если для пользы Церкви необходимо было этого близкого человека удалить от себя, направив его на какое-то другое послушание, Владыка делал это твердо и решительно. Так случилось, например, с архимандритом Никоном (Лысенко), человеком талантливым и учёным, которого архиепископ Александр поставил первым проректором Саратовской Духовной Семинарии. Как правило, при этом не возникало никаких обид, владыка Александр умел убедить, что отдаляет от себя кого бы то ни было не по причине обид, а исключительно для пользы дела. В этом, кстати, заключается одна характерная особенность монашеского делания. Монах, потому и называет себя монахом (монос, по-гречески, единственный или одинокий), что обрекает себя на одиночество в простом житейском понимании. Преподобный Феодосий, как следует из его жития, не пожелал встретиться с родной матерью. И в этом не было какой-то жестокости и бесчувственности, а только отчетливое понимание самой сути монашества. Поэтому владыка Александр был в обычном житейском понимании одиноким человеком, без всякого, впрочем, угрюмства и мизантропии.
Была у владыки Александра одна очень тяжелая для него обязанность – наказывать! Студентов, когда он был ректором и (особенно!) инспектором Московских духовных школ. Священников и диаконов, когда он был епархиальным архиереем. Могу с уверенностью сказать, что и эту неприятную для всякого христианина обязанность он выполнял с истинно монашеским смирением. Наказывал он не сразу (надо же разобраться…), но, в полную меру. Эта «мера» означала перевод из города – в село, из настоятелей городских храмов – в глухую деревню… Но, опять же, со всей полнотой своей совести могу сказать, что, наказывая, он никогда не распространял это наказание на некое неопределенное будущее время. Если отправленный в Хвалынск священник просился, например, в Вольск, то его и направляли в Вольск. И, если впоследствии открывалось, что прещения к этому конкретному священнику были несправедливыми, ему открывалась возможность вернуться на свой приход.
У архиепископа Александра был свой синодик, в который он записывал имена всех рукоположенных им священников, который он неукоснительно читал во время архиерейской проскомидии.
Заботясь о благе Церкви, Владыка в 1994 году безоговорочно принял назначение на кафедру в Майкоп, куда он незамедлительно отправился, хорошо понимая, какие трудности ожидают его в кавказском городе, где начальственное мировоззрение советских лет, если и изменилось, то исключительно в пользу незыблемых ценностей ислама.
Вскоре последовало новое назначение в Саратов. Здесь уже была Духовная семинария, для которой одному из предшественников владыки Александра легендарному архиепископу Пимену (Хмелевскому) удалось заполучить для церковных нужд историческое здание бывшего архиерейского дома. Стоит ли говорить, какого огромного труда стоило архиепископу Александру приведение этого почти разгромленного здания в вид, приличествующий учебному заведению Русской Православной Церкви. Тем более, что отношения с власть предержащими тоже оставляли желать лучшего. Семинария отстраивалась, практически, без всякой спонсорской помощи. Владыка был весьма разборчив в отношении источников финансов и, прекрасно понимая, что без сторонней помощи невозможно ни восстановить, ни заново построить ни одного храма, – всё же не любил просить.
Здесь следует заметить, что при всем монашеском смирении и личной скромности, Владыка Александр всегда высоко нёс достоинство иерарха Церкви. Никогда он не позволял начальству всех светских чинов и званий вмешиваться в сугубо церковные дела и попирать церковные каноны.
В моей жизни и моей судьбе архиепископ Александр значил очень многое. В 1996 году он убедил меня поступить на обучение в Саратовскую Духовную Семинарию, где я впоследствии был преподавателем. Он же дал мне рекомендацию при поступлении в Московскую Духовную Академию. Обаяние его личности стало для меня решающим доводом в пользу монашества, и именно по его благословению, я в мае 1997 г. принял монашеский постриг. Через несколько дней после пострига Владыка Александр 1 июня в храме св. великомученика Димитрия Солунского г. Саратова рукоположил меня в сан диакона, а ещё через два года, 8 октября 1999 года, в пресвитерский сан.
Господь даровал Владыке Александру поистине христианскую кончину: безболезненную, непостыдную и мирную. Он скончался во сне после ночной литургии в праздник Рождества Христова. Для нас – это знак того, что Господь посчитал не напрасными труды и молитвы этого незаурядного человека.
С благодарностью стремясь исполнить апостольский завет «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13,7), храню светлую память о блаженнопочившем архиепископе Александре. Да упокоит Господь в селениях праведных Своего святителя и сотворит ему вечную память!
