Пять метров до краюшки хлеба…
Моя приятельница Ольга, сказала мне как-то о моей матери: «Завидую я ей. Вышла замуж за твоего отца, как за каменную стену. И прожила с ним безоблачную жизнь».
Я возразила: «Оля, какую же безоблачную? Она родилась в гражданскую войну, пережила разруху 20-ых годов, голодомор 32-33 года, ночные ужасы 37-го, войну 41-го, послевоенную разруху, тотальный дефицит эпохи застоя, да еще застала начало 90-ых с пропавшими вкладами, отпущенными ценами и страхом перед неизвестностью. Что хорошего?»
Ольга со мной согласилась. А я подумала, а кто вообще из советских людей видел безоблачную жизнь? Ведь все переживали эти этапы вместе со страной. Все слои населения, кроме разве что жен номенклатурных работников (да и они, наверное, переживали за своих мужей, которых могли арестовать и расстрелять в одночасье), все нации, населявшие Советский Союз, равно попали под эту историческую раздачу.
Я вспомнила о том, как, будучи ребенком, делала уроки, разложившись на кухонном столе, потому что в кухне нашей коммуналки топилась печка, и было тепло, а рядом тихонько разговаривали моя бабушка и соседка. Я краем уха слушала, отвлекаясь от умножения, и рассказ моей бабушки о зиме 33-го года поразил мое детское воображение. Я представляла себе, как по заснеженным улицам ночной Одессы бредут темные тени и раздается протяжный человеческий вой: «Я голодный, я голо-о-одный!»
Я запомнила ее рассказ только фабульно и передаю его своими словами.
Мой дед Яков, зимой 33-го работал в одесской городской пекарне и ему полагался рабочий паек. Однажды он возвращался домой с работы, как всегда, вприпрыжку. Не потому что ему было весело, а потому что у него не было ботинок. Его ноги были обмотаны тряпками, а сверху надеты резиновые калоши, и бежать ему приходилось, чтобы не отморозить пальцы на ногах.
Пробегая по улице Ришельевской, он заметил своего приятеля Абрама, который очень медленно, пошатываясь, брел по тротуару. Остановился поздороваться.
— Яша, — сказал ему Абрам. — Я умираю с голоду, помоги.
— Иди к нам, — ответил дед. — Лиза тебя покормит. Только я не могу идти медленно, как ты, я отморожу ноги. Ты извини, но я побегу, а ты иди к нам, как можешь.
И он убежал. Так они и двигались по направлению к дому деда, один в ботинках, но медленно, потому что совсем ослабел, а другой бегом, потому что мороз уже забрался в калоши и щипал деда за пальцы.
Дома дед сказал: «Лиза, там идет Абрам, он совсем плохой от голода, покорми его».
Хорошо, — ответила бабушка. Она положила на тарелку исходившую паром картофелину и скибочку черного хлеба, отмерила двумя пальцами щепоть соли. Накрыла все это вчетверо сложенным полотенечком, чтобы картошина не остыла. И они сели обедать.
Каждый съел по половинке крупной картофелины и скибочке хлеба.
Время шло. Абрам не появлялся. Прошло тридцать минут. Потом сорок. Дед заволновался.
- Не может он так долго идти, я схожу, посмотрю.
Он снова обмотал ноги тряпками, сунул их в калоши и бегом выбежал во двор.
Дед не сразу понял, что это темнеет впереди, потому что тело Абрама уже припорошило снегом.Он сел около него на корточки, перевернул друга на спину, ладонью закрыл ему глаза и заплакал.
Над острым углом крыши поднялась луна и высветила снежный саван маленького советского человека, одного из миллионов, не дошедшего до своей краюхи хлеба всего лишь пять метров…
Автор: Виктория Колтунова