Моя хорошая. Айгуль Галиакберова
Двенадцатилетняя девчушка разбирала бабушкин сервант. Это было её любимым занятием — у бабули с дедулей на полочках всегда находилось что-то интересное.
Шкатулочка, сделанная из почтовых открыток, каждая из которых сама по себе достойна пристального внимания. Коробочка со значками. Пластмассовая банка, доверху наполненная пуговицами.
Всё это Эля видела уже много раз, но всякий раз, приезжая в гости, перебирала заново, сортировала по только ей понятному алгоритму, разглядывала и придумывала истории.
В этот раз выбор девочки пал на фотоальбом.
Правда, рассматривать чёрно-белые фотографии было не так увлекательно — они никого не узнавала. Её больше интересовали надписи, сделанные на полях альбома. Обложка альбома была тёмно-коричневой, плотной. Выпуклые узоры и золотистая надпись «Альбом». Каждая страничка из плотного картона, а сверху её прикрывает тонкий лист кальки. Каждая фотография была вдета в уголки, и их с лёгкостью можно было высунуть, посмотреть надпись на обороте и вложить обратно. Кое-где были забавные надписи, но в основном узоры - бабушка раньше неплохо рисовала.
Девочка остановилась на свадебной фотографии. Она без труда узнала в молодожёнах бабушку и дедушку. Но какими же молодыми они были! Неужели, когда-то и им было по двадцать лет? Да что там двадцать — они тоже были детьми. Правда давно.
Эля всмотрелась в изображение улыбающейся молодой бабушки и молодого человека, едва поднявшего уголки губ. Дедушка всегда был молчаливым, сдержанным. Девочка даже не может вспомнить, видела ли она его когда-то смеющимся? А вот бабуля, наоборот, болтушка и хохотушка. «Ты вся в неё» — говорит мама.
— Бабуль, вот ты только не обижайся... Но я никак не пойму как ты, такая красавица, вышла замуж за деда? Он, конечно, хороший, но ведь... Не красавец. Совсем не красавец!
Бабушка по обыкновению звонко засмеялась.
— Ну серьёзно, — упорствовала внучка. — Он ведь даже молодым был чуть ниже тебя ростом, какой-то квадратный весь, хмурый.
— С лица воды не пить, говорят, Эля. Поговорка есть такая.
Эля нахмурилась, давая понять, что не понимает смысла.
— Это означает, что не стоит обращать внимание на внешнюю красоту. В человеке главное, чтобы душа у него была большая, а сердце добрым.
— Но ведь хочется, чтобы не только добрый, но и красивый! - заявила девочка, у которой как раз тот возраст, когда начинают интересоваться противоположным полом и отношениями с ним. — В фильмах вот всегда все красивые: и он, и она.
— Ну то в фильмах, милая. А в жизни-то не актёры, а обычные люди.
— Только ведь, чтобы полюбить человека, надо сперва его заметить. А как ты деда-то заметила?
— Не сразу и заметила! А чтобы разглядеть ещё больше времени потребовалось. — ответила бабушка, усаживаясь к внучке на диван.
Эля уставилась на бабулю, всем видом показывая, что она хочет услышать эту историю. Бабушка не заставила себя долго ждать:
— Ты права, Элечка, в молодости я была красавицей. За мной многие ухаживали. И мне тоже нравился один парень — Пашка. Высокий, с густой кудрявой шевелюрой, с красивыми усами. А уж брюки-клёш какие у него были! Просто отпад, как ты выражаешься. Мы все жили в одном общежитии. Пашку обожали все девчонки: весельчак, балагур, играл на баяне. Ему были рады в любой комнате. А ему нравилась я. Мы с ним и гулять ходили, и сирень с кустов он мне рвал, и мороженым угощал. Летом, когда уезжали по домам, мы с ним переписывались. На красивые слова Пашка был мастак. Как в том фильме: «ваши трёхдюймовые глазки...». Я ведь была уверена, что он замуж меня позовёт ещё до того, как институт закончим. Все нам говорили, что мы красивая пара.
— А его фотка есть? — перебила внучка.
— Есть, правда общая — мы на ней какой-то праздник отмечали.
— Покажи!
Бабушка достала другой альбом, пролистала и ткнула пальцем:
— Вот он, Пашка.
— Хм... Ну, допустим, для того времени, действительно, красавчик, — разглядывая фотографию вынесла вердикт девочка.
— Красавчик, красавчик. Не сомневайся.
— Ну так, что же ты за него замуж не вышла?
— Случилось так, Элечка, что я заболела. Продуло меня где-то. Мы ведь молодые тоже любили на холод в одной кофтёнке, да с голыми ногами выбежать. Вот я и добегалась: свалилась с высоченной температурой. Да такой, что даже встать сил не было. Лежу в постели, меня то озноб колотит, то в жар бросает. Ты знаешь, я даже на пару дней вообще из жизни выпала. Вот лежала трупом и не помню ничего.
— А что ж вы скорую не вызвали?
— Молодые же, всё на авось у нас было. Авось пройдёт. О том, что это нагрузка на сердце и не думали даже.
— И что дальше?
— А дальше пришёл твой дедушка и начал меня лечить, — улыбнулась женщина воспоминаниям.
— Он что врач?
— В том-то и дело, что нет. Дедушке твоему я тоже нравилась, но только он же скромный, сказать об этом стеснялся. Да разве и взглянула бы я на него тогда, когда меня Пашка гулять зовёт? А Мише из деревни мать всяких трав дала, он их с чаем заваривал. Зверобой, душица, чабрец, малина сушёная. Мёд липовый, варенье то смородиновое, то малиновое, с витаминами. Вот он и стал меня этими травами отпаивать. Заваривал в термосе и поил. Положил мне на голову мокрое холодное полотенце, на ноги шерстяные носки надел, укутал. Вот так потихонечку я в себя и начала приходить.
— И что сразу влюбилась?
— Нет, не сразу, конечно. Мне тогда вообще не до любви было, до уборной бы доползти не свалившись. А он как с маленькой, со мной нянчился, под локоток возьмёт и отведёт в уборную. Я отмахиваюсь, мол, сама-сама, а он знай: «обопрись на меня, легче будет». И возле дверей подождёт, обратно проводит, в постель уложит, травами своими напоит. Однажды даже постельное бельё мне поменял, мол всё мокрое, нельзя на таком спать.
А девчонки позже рассказывали, что, когда он узнал, что я заболела, пришёл и всех разогнал. Мы вчетвером в комнате жили, и ясно дело, у нас всё время кто-то был. Смех, веселье — кому дело до меня? А он пришёл и строго так выговорил им, мол, пусть все чужие уйдут, Дашеньке отдыхать нужно, нечего здесь шуметь. И ведь все его послушались! А я этого даже не помню, может, спала, может, в бреду была.
А потом, когда температура спадать стала, и у меня кашель начался, да сопли из носа потекли так, что не остановить, он мне какую-то мазь принёс, жир гусиный. Велел им грудь и спину мазать, чтобы кашель прошёл. Из спичек и ваты турундочки делал, да крылья носа смазывал. За неделю меня на ноги поставил! Кашель, конечно, держался долго. Но хоть температуры не было и дышать стало легче.
— И вот тогда ты его полюбила?
— Знаешь, когда поняла, что люблю? Температура у меня тогда была уже не такой высокой, тридцать восемь, наверное. Но в забытье я уже не проваливалась. Так вот, однажды пришёл он уже ночью, а меня сон сморил, я век поднять не могу. И не сплю сама, а глаз открыть не могу, будто ресницы залепили. Наклонился он надо мной, потрогал аккуратно лоб и сказал: «Ну слава Богу, упала. Спи, спи, моя хорошая».
И так хорошо мне от его слов стало, ты не поверишь, что я сразу и уснула. А потом долго вспоминала его слова: спи, моя хорошая. Вот всю жизнь он меня так и называет. Помню, когда мама твоя родилась, зубки у неё режутся, ночами не сплю. А Миша придёт с завода, сам уставший, поужинает и забирает у меня малышку, говорит: «Иди полежи, моя хорошая. Тебе отдохнуть надо». Но это уже потом было, а тогда твой дед меня на ноги поднял.
— И предложил замуж выйти?
— Эка ты шустрая. Это сейчас всё быстро, а тогда так не принято было. Вылечил он меня и заходить перестал. Увидимся на кухне, поговорим чуть-чуть, он о здоровье справится, чем-нибудь угостит, и всё. А я чую ведь, что нравлюсь ему, да и сама уже в нём душу разглядела, но как же показать ему это? — женщина улыбнулась, поглаживая свадебную фотографию.
— А дальше что?
— А дальше сдали мы зимнюю сессию, да по домам разъехались. Вот тут я поняла, что думаю о нём. И слова его: «Спи, моя хорошая...» каждую ночь вспоминаю. И решила: приеду и откроюсь ему. Скажу, что нравится он мне.
— Сказала?
— Не успела, — засмеялась бабушка. — Вернулась после каникул в общежитие, а там он меня уже встречает. А в руках валенки. Красивые! Беленькие, на них цветочки вышиты. И подошва такая крепкая, чтобы и не протирались быстро, но и не калоша чёрная. Красивые очень! Протягивает он мне их, мол бери, а то у тебя сапоги худые, а впереди ещё февраль да март с метелями.
— Какой романтик!
— Не романтик, Элечка. Вот совсем не романтик твой дед, а заботливый и надёжный. Ну и пусть ростом ниже, ну и пусть на баяне не играет, да и петь-то не любит. Зато за ним я как за каменной стеной — любую проблему решит, в обиду не даст, и сам никогда не обидит. Ты же знаешь, я, если что и прикрикнуть могу. А он молчит, дождётся, пока я отойду и всё сделает как надо. Когда денег не было, он сперва мне и дочке одёжку справит, а только потом себе что-то купит. Тяжёлых сумок я отродясь не таскала. Когда гостей много и столы накрыть помогает, и посуду потом помоет, коли видит, что я с ног валюсь. Ни одной секунды я не пожалела, что замуж за него вышла!
— А Пашка что? Горевал? Отбить тебя не пытался?
— Да что Пашка? Я, как заболела, так он и не приходил. Девчонки сказали, что пару раз заглядывал, справлялся о здоровье. А о том, чтобы помочь, и речи не заводил. Говорили, постоит в дверях, потопчется, пошутит, да дальше пойдёт. Вот такой оказался Пашка. Красивый - да, да только что с той красоты-то? Молодость — дело проходящее.
— Ну будто бы все красивые такие?! — возмутилась девочка.
— Не все, конечно. Люди всякие бывают, только вот красота души и красота внешняя не всегда совпадают. И чтобы внутреннюю красоту разглядеть, порой время требуется. А внешнюю её сразу видно. И не говорю же я, что Паша — плохой человек! Обычный он, злого за ним я не наблюдала. Но той заботы, что дал мне твой дедушка, от него не дождаться было.
Эля теперь новым взглядом смотрела на фотографию деда. Вспоминала, как они на даче помидоры сажают — бабушка у лунки стоит, прикапывает. А дед туда-сюда то с ящиками, то с вёдрами ходит.
Как домик ей смастерил, песочницу сколотил и на тачке песок с реки возил. Никогда без дела он не сидит!
И, что и говорить, ни разу не слышала она от него плохого слова. А вот соседи по даче, только утро начнётся, так только и слышны крики с их огорода. Бабуля всё шутит, что вместо петухов они на весь дачный посёлок.
Дверь тихо открылась, в комнату заглянул дед:
— Девчонки, чай вскипел. Айдате чай попьём, что ли... — и тут же добавил. — Моя хорошая, молоко кончилось, после обеда схожу. С лимоном будешь?
— Буду, Мишаня, буду, — улыбнулась бабушка и подмигнула Эле.
