Ангел и Художник. Олег Бондаренко

  

Он писал картины. То есть, был художником. А точнее, он считал себя художником, потому что, закончил специальный колледж. Стоило это недёшево. И вот теперь он поехал в Париж и приготовился к славе. Увидеть и умереть, но... в его случае, пожалуй, от голода. Да и из квартиры его уже собирались выселять за неуплату. Впрочем, какую там квартиру. Мансарду под самой крышей, где был мольберт, краски и кровать с маленьким столом. И всё.

Но за это надо было платить. А его картины были бездарны, скучны и невыразительны. И хозяин галереи, куда он повадился ходить, обещал спустить его с лестницы, если он увидит его ещё хоть раз. А верить хозяину было можно. В прошлом он был известным боксёром. Вот такой нонсенс, дамы и господа. Боксёр-любитель и знаток живописи.

И тогда, Жан, как сам называл себя горе-художник, стал посещать гадалок, экстрасенсов, колдуний и прочую прослойку рабочего люда, живущего в этом городе за счёт оболванивания наивных и легковерных, куда и ушли все его последние деньги. После чего он вспомнил, что мама в детстве учила его молиться. Он и стал это делать, как умел, обещая каждый раз Богу поверить в него, пожертвовать денег и вести правильный образ жизни, если тот поможет ему писать картины и продать их хорошо.

И как вы понимаете, все было совершенно безрезультатно.

И тогда он пошел в один собор. Кажется, в собор Парижской Богоматери. Но войти не решился. Он остановился на паперти и стал вспоминать, как правильно креститься. В голову ничего не шло. То ли, сверху-вниз и справа-налево, то ли слева-направо. В это время, выходящие бабульки стали подавать ему мелочь. И он стал брать её и кланяться, благодаря их...

А потом, вдруг, затрясся и заплакал. Так ему стало плохо, и так захотелось домой, и так понятна стала своя бездарность... И слова сами полились у него в голове. И безо всяких обещаний Богу за помощь. Просто так. А в конце ещё и спасибо сказал. А по дороге домой взял свежих булочек и бутылочку красного вина...

Утром, проснувшись с небольшой головной болью и решимостью уехать домой, он посмотрел на свой мольберт, который стоял у единственного окна. Рядом с ним на единственном стуле сидел невысокий человек в белой свободной одежде. Волосы его были седы, а лицо, словно в паутине - так оно было испещрено морщинами. Позади за спиной были сложенные большие белые крылья.

Жан уставился на существо на стуле глазами полными изумления. Он схватился за бутылку и решил опохмелиться.

Ангел усмехнулся.

- Не поможет. Сказал он. Ты ведь всё вчера выпил.

- Вот ведь незадача, - усмехнулся Жан. - Ты мне снишься или это у меня после выпивки?

- Ни то, ни другое, - ответил Ангел. - Ты вчера просил помощи. Вот и было решено тебе помочь. А я Ангел, который для этого прибыл.

- Как-то ты не очень хорошо выглядишь, - усмехнулся Жан. - Помятый ты, какой-то.

- Это, да, - согласился Ангел. - Вот в этом то всё и дело. Я ведь особый ангел. Из тех, которые долго не живут. Я тот ангел, который слышит ежесекундно и видит все страдания животных, которых вы, люди, мучаете. Эти картины и звуки страдания бесконечно с бешеной скоростью проходят через меня. Вот поэтому мы долго и не живём. Сгораем, как говориться, на работе. Причём, буквально. Даже Ангелы не могут выдержать столько боли и муки. Поэтому я и пришел, чтобы показать тебе.

- Что ты можешь показать мне? - Усмехнулся Жан. - Что ты можешь? Если ты просто кажешься мне. Неужели ты подумал, что я поверил в тебя?

Ангел тяжело вздохнул и, встав со стула, подошел к лежавшему Жану.

- Прости меня, - сказал ему Ангел и заглянул в глаза.

И Жан увидел небесно-голубые белки и бесконечно черные зрачки. Он хотел отодвинуться, но было поздно.

Ангел положил ему руку на голову и тут... Его всего заполнили стоны, крики, плач и визг, а в мозгу вихрем понеслись картинки умирающих котов, собак, птиц и всякой другой живности.

Жан задохнулся. Воздух густыми комками проталкивался в горло, царапая его. Голова раскалывалась и казалось, сейчас вот-вот взорвётся. Он упал на пол и застонал, схватившись руками за голову. Его тут же вывернуло наизнанку.

Когда Жан пришел в себя, Ангел опять сидел на стуле.

- Прости, - сказал он. - Я не хотел тебя мучить. Это только один процент из того, что я вижу всё время. Но теперь ты будешь постоянно слышать и видеть это. И может быть, станешь другим человеком.

- Погоди, погоди, - возразил Жан. -тЯ не это просил. Не хочу. Забирай назад. Оставь меня в покое!

Но седой Ангел исчез. Просто растворился в воздухе, как будто его и не было.

Жан встал и мотнув головой, попытался стряхнуть мысли и воспоминания. Потом подошел к мольберту и взял кисть в руки. После чего простоял полчаса, тупо уставившись в пустой холст. Ничего. Ровным счётом ничего.

- Обманул. Естественно, обманул, - сказал он вслух. - Ничего этого не было. Никогда больше не буду брать красное полусухое!

И тут его голову заполнили незнакомые звуки, а перед глазами поплыли картины.

Жан схватился за голову и выскочил на улицу. Он подумал, что может быть там удастся избавиться от всего этого. Он шел по вечернему Парижу, заливаемому весенним дождём. И ничего красивее на свете не было. Огни фонарей зажигались, высвечивая самый красивый город на Земле, но.

Жану было не до красот. Тысячи голосов в голове кричали, стонали, плакали. Они отчаянно мяукали, лаяли, выли и пищали, цепляясь за жизнь и ожидая помощи... Жан видел все так, как будто это происходило прямо перед ним. Он шел, натыкаясь на вечерних прохожих, и те шарахались от человека, стонавшего и державшегося двумя руками за голову. Жан говорил что-то, и прохожие думали, что он сошел с ума или напился.

И тут Жан застыл. Прямо посреди дороги, где мчались машины, включив фары и разбивая струи дождя, сидел маленький котёнок. Не отдавая себе отчёта в том, что он делает, Жан бросился через дорогу, уворачиваясь от отчаянно сигналивших авто. Он подхватил малыша и прыгнул на тротуар, где упал и больно оцарапал руку.

Когда он вернулся домой, то первым делом стал объяснять малышу, что есть особо нечего. Он сварил суп из концентратов и накрошил туда кусочки черствого хлеба. Так они и поужинали. Жан из большой тарелки на столе, а маленький котёнок из маленькой тарелочки, стоявшей рядом с большой. А потом. Жан взял малыша на руки и стал вытирать старым полотенцем, и тут... он заглянул ему в глаза, и крики в голове, и крутящиеся картинки мгновенно исчезли.

Поражённый Жан встал и держа котёнка в руке на полотенце, подошел к мольберту. Он взял кисть и взглянул на пустой холст, освещённый небольшой лампочкой под потолком и светом фонарей с улицы. С холста на него смотрели глаза. Тысячи глаз. Полные муки, надежды, боли, страха и безнадёжности. Поднятые вверх лапы молили о пощаде.

Когда Жан очнулся, было утро. Он посмотрел на холст и вскрикнул от изумления. Маленький котёнок, который всё это время так и проспал у него на левой руке, сонно потянулся и мяукнул.

С холста на Жана смотрели они. Те, кто кричал от боли и страха у него в голове.

- Господи, - сказал Жан, - неужели это я нарисовал?

Он схватил непросохший холст и, положив котёнка на кровать, помчался в галерею, где столкнулся носом к носу с хозяином, бывшим боксёром, по имени Дортуа.

Дортуа вытащил из рта незажжённую сигару и в крепких выражениях объяснил Жану, что если он, бездарная скотина, тратящая его время, не исчезнет мгновенно, то он сломает ему челюсть и правую руку, чтобы он больше не думал, что он художник, и не марал бесполезно красками холсты.

Но Жан схватил стул и, повернув его спиной к хозяину галереи, поставил картину.

Тот мельком взглянул на неё и.... Замер. Сигара выпала из его губ, но он не заметил этого. Он так и стоял с раскрытым ртом, а потом, ни слова не говоря, осторожно взял полотно и пошел в свой кабинет.

Откуда Жан вышел с пачкой франков в руке. И вечером у них с котёнком был настоящий пир. Они ели всё, что было на маленьком заваленном вкусностями столе, а потом уснули рядышком. И в эту ночь страшные крики и видения не мучили Жана.

Картину хозяин галереи повесил в самом углу. Ему хотелось не мешать известным художникам, и он решил посмотреть, как отреагируют на неё посетители и покупатели, но, конечно, он не ожидал того, что произошло.

Через час все посетители, оставив остальные залы, столпились в углу возле высокого вертикального холста, написанного в совершенно неизвестной им манере. И с него на них смотрели глаза, глаза, глаза, а из глаз лились боль, надежда, страх и безнадёга. Крик вырывался из открытых ртов.

Они стояли в абсолютной тишине, не замечая, что в руке у каждого был бокал вина. Не замечали они и слёз, текших по их щекам.

-Нет! Нет!! Господи!!! Нет! - Вдруг закричала одна женщина.

Она выронила бокал и закрыла лицо руками.

- Так нельзя писать. Так совершенно невозможно писать. Это же невозможно видеть, столько муки!

И она вылетела из зала, заливаясь рыданиями.

Ценители живописи и коллекционеры посмотрели друг на друга и бросились разом, наперегонки, к кабинету директора, вытаскивая набегу портмоне и чековые книжки.

Теперь жизнь Жана делилась таким образом. Завтрак, поиски и спасение бездомных кошек и собак, обед, работа до утра. Спал он урывками. Во–первых, он просто боялся спать, потому что ночью они приходили к нему и заглядывали в его глаза. И он просыпался от собственного крика и тогда он обнимал спавших рядом котов и собак. Они заглядывали в его глаза, и боль отступала... 

И тогда он спокойно засыпал, а точнее, забывался коротким сном.

Он теперь не жил в мансарде. У него было достаточно денег на счету, а дома по всем диванам и креслам валялись пачки купюр. На его картины была очередь на годы вперёд, и суровый хозяин галереи давно стал единственны другом Жана.

Да, да. Вы, конечно, можете мне не поверить и сказать, что его интересовали только деньги. Но я уверяю вас, что это было не так.

Дортуа действительно привязался к этому странному человеку и частенько заходил к нему в большой дом, который сам и помог ему купить. Там они и коротали вечерние часы за разговорами...

А утром парижане видели невысокого человека, одетого в поношенную одежду, с большой тележкой из магазина. Жан нагружал её едой для людей и животных, одеждой, лекарствами и много ещё чем. Он шел кормить и помогать.

И на вопросы он не отвечал, а странно как-то улыбался и бормотал что-то про глаза, которые кричат. Всегда кричат...И парижане назвали его Юродивый Жан. Они смеялись ему вслед и свистели, но...

Клошары Парижа, от моста Пон–Нёф, до площади Пляс–Пигаль, называли его иначе. Они называли его, Святой Жан. И так же думали о нём все собаки и кошки, для которых он купил большой особняк и устроил там приют. Клошары приходили туда. Они могли совершенно бесплатно жить там, есть и спать, а единственное условие было - ухаживать за бездомными животными, которые теперь там жили.

И когда очередным ненастным дождливым утром, Жан шел по спешащему Парижу, бездомные и нищие встречали его и улыбались. Они были рады не только куску хлеба, новой куртке и колбасе. Они верили от всей души, что Жан -  это ангел во плоти, который спустился на землю, чтобы скрасить их тяжкие дни. Они улыбались ему и прижимали к груди руки Жана...

И тогда бесконечные крики, полные ужаса, замолкали в голове Жана и наступало блаженное безмолвие.

А однажды, маленькая старушка остановилась и спросила одного клошара.

- Вы не подскажите, любезный. Это ведь тот самый Юродивый Жан?

- Не знаю я такого, - ответил ей старик, смотря Жану вслед. - Не знаю. Я знаю Святого Жана. И это он.

Старушка побежала и догнала Жана.

- Молодой человек, -сказала она. - Не соблаговолите ли вы остановиться и оказать мне честь? Я так давно вас жду.

И Жан остановился и повернулся к старушке.

- Мне скоро в дорогу, - сказала она. - Мне не страшно. Вся моя семья давно уже там, и они ждут только меня, но я очень прошу вас. Положите мне на голову свою руку.

Жан страшно смутился. Но отказать старой бабушке, с лицом, изборождённым морщинами, он не смог и, подняв правую руку, он положил её на голову...

И вдруг на мгновение. Только на мгновение. Старое лицо женщины исчезло, и вместо него возникло лицо молодой прекрасной девушки, ждущей своего возлюбленного.

Жан шел по улице, удаляясь. А старая женщина смотрела ему вслед, и её губы шептали.

- Святой Жан.

Жан прожил ещё десять лет. Всё-таки, дамы и господа. Душа человеческая не может вынести такого количества муки и боли. Она не приспособлена для такого количества страданий, если видеть их ежесекундно. И сердце не приспособлено. И он сгорел. И сердце его сгорело в этом адском огне. И душа....

А когда Жан умирал в больнице Сен-Жозеф, его руку держал единственный друг, который все эти годы был рядом. Тот самый бывший боксёр и хозяин галереи. Он плакал, и тяжелые слёзы капали на его пиджак.

Жан открыл глаза и улыбнулся, и будто свет в палате стал ярче.

- Друг мой, - сказал Жан. - Друг мой. Надо смотреть им в глаза, и тогда боль уходит. И ужас отступает. И тьмы больше нет....

И умер...

После него остались сотни картин, которые вы не сможете купить, потому что они хранятся в частных коллекциях и стоят баснословные деньги. Хотя, говорят, что не все могут на них смотреть. У некоторых не выдерживают нервы и сердце.

А вы не ищите среди святых в Париже Святого Жана. Он ведь не умел креститься и даже молитв не помнил. Но клошары помнят его. И называют своим святым. И рисуют его профиль на парижских мостах.

А на небе, говорят, среди Ангелов появился ещё один. Но его имя я вам не скажу.

Пусть это будет нашим секретом. И памятью о простом художнике, по имени Жан.

Святой Жан. 

ОЛЕГ БОНДАРЕНКО